Публикации
Архив публикаций
Солнце мёртвых
21 Май 2009
Мне не хотелось бы дискутировать на эту тему.
Просто хочу описать определённые события –
может, пойдёт кому-то на пользу
Звонок раздался как раз, когда я приблизил курсор к окошку «Выключить компьютер». Телефонная трубка женским голосом назвала моё имя и фамилию и попросила подтверждение идентификации. Я подтвердил. В конце концов, я – это я.
Звонила девушка из посольства Польши в Казахстане.
– Вы были последним, кто видел Вальдека живым?.. – полувопросительно-полуутвердительно спросила она.
– Нет. Последним видел его живым его соотечественник Андреас, мой тёзка.
– Но вы ведь вместе пытались спасти Вальдека?
– Да. Не вышло.
– Очень вас прошу, расскажите подробно, как всё было! Вы знаете, что у него остались жена и двое детей?
– Да.
Компьютер, стол, офис, всё исчезло. Лицо кольнули летящие со скоростью света снежинки. Я вдруг вспомнил взгляд ясных, трезвых, светлых глаз, вглядывающихся в меня сквозь буран, и всё, что случилось в ночь с 23 на 24 августа 2008 года. Рассказал всё. В трубке задрожал голос:
– Можно мы с вами встретимся, когда получим подтверждение смерти и страховку?
– Можно! Гудки.
Снова возник комп и клава. Честно, не собирался я всё это описывать. Но статус-кво изменился со звонком девушки со странным именем Гражнина. Вот так и вышло. В память о Вальдеке.
Хронология одного восхождения нон-стоп на Хан-Тенгри. Август 2008.
Неудержимое внутреннее желание быстро забираться на высокие горы привело меня (точнее приземлило) в начале августа 2008 года на слияние ледников Южный Иныльчек и Звёздочка, в базовый лагерь турфирмы «Аксай Трэвел», на высоту 4000 метров над уровнем моря. Цель – тренировочное нон-стоп-восхождение на высочайшую вершину Казахстана и одну из красивейших вершин планеты – пик Хан-Тенгри.
Нужно пояснить, что восхождения, совершаемые быстро, налегке, без ночёвок и без остановки в промежуточных лагерях, считаются разновидностью альпинизма и носят название «скайраннинг» (skyrunning). Раньше их называли просто «забеги», но сейчас это целое направление, и в мире существуют официально зарегистрированные рекорды по принципу «кто быстрее залез на ту или иную вершину».
На Хан-Тенгри с 1993 года даже проводятся соревнования по этому виду, причём по разным маршрутам. Мне довелось в них участвовать аж трижды плюс один раз я совершал нон-стоп-восхождение без соревнований со скайраннером из Кыргызстана – альпинистским гидом Семёном Дворниченко.
Вот и нынче, маясь в отсутствии возможности совершить что-нибудь этакое, я планировал тренироваться в скорости на знакомой и, могу сказать честно, любимой вершине. К тому же друзья, решившиеся взобраться на эту Гору впервые, предложили мне поддержать их восхождение. Так вот, прилетев 7 августа на ледник, я в компании Виталика Жданова, Асылбека Ишингалиева и Виолетты Афуксениди взошёл 15-го числа на вершину и получил при этом необходимую мне для забега акклиматизацию.
Проводив друзей на вертолётную площадку и выпив положенное количество спиртного в честь восхождения (на языке альпинистов – процесс восстановления), я слонялся по лагерю в ожидании погоды. Погода в этом году держала всех в ежовых рукавицах, не давая расслабиться. Как только группы поднимались на какую-нибудь мало-мальскую высоту, трёхдневные снегопады закрывали за ними все безопасные проходы, устраивая что-то вроде живоловки, или капкана, – это как повезёт.
На Победе сборная Украины сидела почти неделю выше 7000 метров, не имея возможности спуститься. Один из восходителей впоследствии погиб на спуске. В лагере было тревожно. «Крутые перцы», один за другим отказывались от своих грандиозных планов и перетаскивали потихонечку свои баулы на вертолётку. Во мне же медленно и неуклонно нарастало чувство парящей в пустоте сжатой пружины. Готовность выстрелить и умчаться в сторону вершины Горы одновременно с полной апатией и безразличием ко всему происходящему вокруг. В общем, хочется прыгать, а ты ходишь, нарочито медленно попинывая сугробики ногами. То ещё состояние. Но я к нему привык.
22 августа, 18.30 местного времени
Моё пружинное безделье несло меня, как щепку, в спокойном течении к центру БээЛа (БЛ – базовый лагерь. – Прим. автора). На фоне массива пика Победы под антеной дальней связи рисовался командный профиль «начальника Чукотки» Димы Грекова, приникшего к окуляру огромной подзорной трубы, установленной на штативе. В одной руке – дымящаяся чашка, расточавшая по лагерю запах сваренного кофе, в другой – тонкая сигарета – классический этюд Южного Иныльчека. Он меня, видимо, тоже заметил.
– Ну, что, Андрюха! Завтра, смотри – по трупам побежишь!
Я подошёл.
– Вот! Б… – сказал Димон, встав и уступив мне место у трубы.
Я приник. Слегка дрожащая окружность, открывшаяся моим глазам, выхватывала из пространства предвершинный гребень Хана.
Солнце мёртвых – солнце, окрасившее снег и скалы вокруг в красный цвет, когда ты ещё не убрался с Горы. Возможно, следующего рассвета для тебя уже не будет
(Альпинистский сленг)
Белоснежный, на фоне тёмно-синего неба. Красноватые отблески Солнца мёртвых уже облизывали устремлённые в небо грани. По гребню двигались фигуры. Точнее, то, что они двигались, можно было понять лишь через пару минут напряжённого вглядывания, когда глаза уже вовсю начинали слезиться и становилось не понятно, кажется это тебе или они и вправду шевелятся. Они практически стояли. Ещё стремились вверх к вершине, но сил для этого подвига уже не было.
– Вот! Б… – повторил я, чтобы не ударить в грязь лицом.
Через 15 минут, а потом ещё через 15 ноги приводили меня к дырке окуляра. Фигурки были на месте.
22 августа, 19.00 местного времени
Раздался «БАМС». Ужин. Проходя мимо трубы, я не удержался и приник снова. Фигурки исчезли. Не потому что ушли вниз. Просто на Повелителя духов опустилась ночь.
23 августа, 04.00 местного времени
Ритуал пробуждения перед восхождением нон-стоп на семитысячную вершину отработан до автоматизма.
Первый будильник – минута «вспомнить всё». Второй будильник – минута «нащупать в сознании бескомпромиссное намерение идти на Гору. Третий будильник – нащупать рукой налобник и включить свет. «Суунто вектор» – форевер!
Тело уже затянуто в термобельё, носки нашарил в глубинах спальника, шапку и перчатки там же – всё тёплое, как и должно быть. Штормовой костюм из Gore tex – под правой рукой, штурмовой рюкзачок собран с вечера – там кошки-мошки и прочая дребедень с курагой и смородиной. Нон-стоп всё-таки – ничего лишнего. Вспомнил, как перед забегом на Эльбрус в 2006-м Денис Урубко отпарывал от поясной сумки разные лишние, на его взгляд, пряжечки и ремешочки типа «здесь каждый шаг дороже ровно вдвое, здесь в счёт идёт, что раньше не считалось»! Потом специально кто-то взвесил – 30 граммов получилось.
В 5 утра я побежал. Длинный кусок подхода под Гору до поворота на ледник Семеновского дался легко. На повороте палатка – там друзья. Они решили отказаться от восхождения из-за начинающей портиться погоды. Напоили уже готовым компотом. Потрусил вверх один – тропа, несмотря на лёгкий снежок, вполне видна. Описывать нечего.
В 10 утра я стоял возле пещер на 5900. Там что-то было не так. Люди высыпали из палаток и были чем-то взволнованы. Я увидел в руках у Володи Копылова рацию. По его ответам Грекову я понял, что контекст стрёмный. Фраза: «На какой высоте у него улетел ботинок?» – меня заинтриговала, и я, достав из клапана свой передатчик, включился в разговор с базой. Оказалось, что на высоте 6900–6950 находится поляк, потерявший (!) пластиковый ботинок. Он пережил холодную ночёвку, но всё ещё живой и ждёт помощи. Всё это он сумел передать в лагерь «Северный», и Казбек Валиев запрашивает все лагеря в надежде на помощь, так как с «Северного» помочь никто не может – все уже внизу, да и к тому же лагерь эвакуируется.
Надежда на «южан». Греков к моему появлению на перемычке уже разобрался в ситуации, и поэтому его текст, адресованный мне, был лаконичен и безупречно адекватен:
– Андрюха! Тут получается, ты единственный живой на 5900. Вот твой забег и пригодился. Бери у поляков пластик, кошку, термос с чаем и дуй наверх до ножа – бери клиента и вниз, хотя бы до 6400 – там должна быть палатка. От нас выдвигается спасотряд. Если сможешь, собери народ на спасы. Да, ещё! Там у Казбека ещё клиент потерялся. Три дня связи с ним нет – наверное, уже помер. Зовут Еркен. Если по дороге встретишь тело или след какой – я на постоянной связи. Всё! Базовая станция не выключается! И скажи всем, что засчитываем гору любому, кто подключится к спасам – типа по старым советским правилам.
Просто и понятно. Ничего лишнего.
До 12.30 решалась судьба спасов. Вынужденная задержка. Заливались термоса. Собиралась аптека. Велись переговоры с поляками. Один из них снял с себя и отдал пластик и кошку. Молодой альпинист Андреас решил пойти со мной вверх. Ещё вызвался Владимир Копылов, эльбрусский гид, фотограф – человек, с которым я познакомился лишь несколько дней назад.
Он только прилетел в район со своей спутницей и был ещё «не акклёман» – первый выход на перемычку, но надеялся сделать всё, что сможет. То, что один я там наверху нужен как собаке пятая нога, было мне понятно, поэтому я надеялся, что люди поддержат. Больше, правда, никто не вызвался. Говорили, нет сил. Как потом оказалось, я допустил оплошность, не попросив у кого-нибудь тёплые штаны и пуховку, и так и остался в термобелье и тонком горетексе. Почему-то не думал об этом. Думал, будет быстро – туда и назад. В то, что человек может выжить на 7000 метров, ночью без ботинка, особо не верил.
В полпервого я полез на перемычку. Андреас и Володя – за мной. На перемычке увидел палатки. Ещё группа! Я подошёл и крикнул в палатки, что нужна помощь. Меня послали. Сказали, что в лагере есть спасотряд – там людям за это платят деньги. Я спросил, из какого они города. Мне ответили. Город как город.
Дальше лезли вместе с тёзкой. Володя отставал – трудно без «акклимухи» быстро двигаться выше 6000. На 6400 увидел палатку с сильно порванным тамбуром и тентом. Я вспомнил про потерянного Эркена. Вдруг тело в палатке? И тут тело бодрым голосом закричало: «Заходи, брат, чай есть!» – и высунулось из палатки добрым казахским лицом. Еркен сидел здесь уже третий день. Вверх идти он не мог, вниз не хотел. Чем это могло кончиться, не нам судить. Сообщили на базу – все обрадовались. 20 минут на чай и вдвоём с Андреасом «пожумарили» дальше.
Я дышал себе в куртку, пряча лицо от несущего колючие хлопья льдинок ветра, когда к станции подошёл тёзка. Уже в третий раз он прокричал мне, мол, «валим вниз – погода: жопа!». Кричал, видимо, по-польски, так как ни по-русски, ни по-английски – не бельмеса – странный поляк. Слишком молодой, чтобы знать русский, и не слишком глобализирован, чтобы знать английский. Но я его понял.
Уже лет двенадцать на этой Горе я всех понимаю – работа была такая. Альпинист альпиниста всегда поймёт. По интонации, жестам, ситуации, контексту жизни.
– Нет! Вверх надо! До ножа идём, потом вниз! – возразил я – Греков просил до 6950, значит, надо! Дойдём, убедимся, что «ВСЁ», и вниз, со спокойной совестью, чтоб их всех!
Нет, всё-таки Андреас – классный мужик! Он ведь на ночном спуске с вершины заночевал без спальника и каримата (специальный теплоизоляционный компактный коврик) в порванной палатке на высоте 6400, спустился на 5900 только в 8 утра, а в 13.00 уже вышел со мной к погибающему земляку!
«Гвозди бы делать!..»
А пурга усиливалась, что на большой высоте крайне неприятно. Вдобавок Андреас, нагнетая обстановку, начал через каждые две-три минуты орать во всё горло: «Вальдек! Вальдек!».
– На фига, спрашивается? Там же труп – ежу понятно.
23 августа, 17.00 местного времени
Мы уже вылазили из кулуара на первый нож (высота 6900), когда мне померещилось. Померещилось сквозь уже недетскую пургу, какое-то далёкое эхо. Но этого ведь быть не может! Но это было – сверху кто-то кричал. Ещё две верёвки я бежал вверх, полностью задержав дыхание – иногда у меня так получается, правда, за это потом приходится платить.
Под скальной ступенькой, пристёгнутый к станции, стоял человек. Руки были спрятаны под распахнутую поларку и пуховку, одна нога была обута только во вкладыш двойного ботинка. Взгляд мне показался не-естественно спокойным. Он ничего не выражал – ни боль, ни усталость, ни надежду – просто смотрел на меня как на прохожего на бульваре.
Я остановился в одном шаге от него. В лёгких началась реакция на высотную стометровку – я надеялся, что мою гримасу он примет за дружелюбное выражение лица. В перерывах между лихорадочными вздохами я выдавил: «Привет! Как ноги?» И вдруг услышал ответ по-русски: «Ноги не знаю. Вот руки…». При этом он вытащил обе руки из-под курток. Я снова понадеялся на свою гримасу усталости, потому что внутри вздрогнул – обе руки, все десять пальцев по три фаланги были чёрными.
Подошёл Андреас. Как же так получилось? Почему Вальдек не передал Валиеву про варежки? Хоть и поздно, но что-то надеть ему на руки необходимо. С трудом нам удалось натянуть на обмороженные руки огромные перчатки Андреаса. Андреасу я отдал свои – он смог их натянуть – больше у него ничего не было. Я полез в рюкзак и достал свой жизненный запас – варежки на cинсулэйте.
Это был первый выбор, сделанный в тот вечер и оставивший осадок в моей душе до сегодняшнего дня. Останься я в перчатках – спасатель из меня был бы хреновый. Надев на промёрзший вкладыш (снимать его нам и в голову не пришло) принесённый пластик, я попросил Андреаса нацепить на него кошки, а сам начал собирать совет. На связи был спокойный Греков и, как всегда, чуткий Аваз – врач лагеря из узбекской команды.
– Коли дексаметазон, миллиграммов пять или больше, сколько есть.
– У меня всего два – сосчитал я ампулы в данной мне тольяттинцами аптечке.
– Плохо. – После недолгой паузы услышал я Аваза.
Дима: “Андрюха! Попробуйте спустить сегодня до 6400! К вам идут!”
Ладно. Надо за дело браться. Нужна верёвка – срезал старых перил метров 20. Напоили со своих рук Вальдека сладким чаем и начали. Распределились так – Андреас уезжает вниз на станцию, я через восьмёрку спускаю колбасой Вальдека – станции там как раз через каждые 20 метров понатыканы. Андреас принимает его и перещёлкивает железки. Единственный способ попытаться спускать вдвоём по 40–50-градусным стенкам неподвижное тело. А тело приобретало неподвижность при каждой остановке, и расшевелить Вальдека казалось невозможным. Я не могу утверждать, но тогда казалось, что он прекратил борьбу. Борьбу за свою жизнь.
Иногда он, находясь на середине верёвки, зацеплялся кошками за мотню верёвок или скальный выступ и весь вжимался в склон, стараясь предплечьями обхватить перила, – как будто боялся сорваться. Никакие уговоры не помогали. Андреас не мог к нему подняться, а я, удерживая верёвку в тормозухе, просто не мог этого сделать. Мы упрашивали его. Я перешёл на мат. Мы кричали что-то о жизни и о борьбе, о палатке на 6400 и о горячем чае. Снова о жизни. Иногда Вальдек отпускал перила, и спуск можно было продолжать. Но через пару метров повторялось то же самое. К полуночи мы были на высоте 6700. 200 (!) метров за 7 часов. Статистика удручала.
Состояние погоды было прежним – не лучше, но и не хуже. Меня от дрожи уже подбрасывало. Я чувствовал: ещё немного и начнётся переохлаждение. Одежда, подходящая для забега, не соответствовала ситуации. Андреас был одет теплее. Иногда он плакал, ругался, но его не била дрожь. Вальдек перестал двигаться совсем. Косые перила ниже кулуара не поддавались силам двоих для спуска неподвижного третьего. Чудом прошло ещё две верёвки. 12 часов, как мы вышли с перемычки. Почти двадцать часов практически непрерывной работы у меня, и бог знает сколько усталости у Андреаса после восхождения, полухолодной ночёвки, вторичного подъёма почти до вершины и семи часов работы с пострадавшим.
Я вдруг понял: если я не спущусь немедленно в порванную палатку на 6400 к аборигену Хана, Еркену, то умру. Посмотрел вниз. Хэппи энд не намечался, дорога не пылилась, Красная Армия и табун машин с мигалками на выручку не спешили. Никто не смог выйти наверх. Ещё раз попробовал расшевелить Вальдека. Что-то сделать с неподвижным телом на высоте вдвоём, казалось, было невозможно. Я не знаю, сможете ли вы, читая эти строки, понять, что мы там чувствовали и с каким трудом пытались найти хоть какую-то зацепку, для того чтобы раздуть затухающую искру. Он дышал. Глаза то открывались, то закрывались.
– Я пошёл вниз, – сказал я тёзке. Попробую отогреться и поднимусь снова, сказал, сам не очень-то понимая, кому это уже будет нужно.
– Я посижу с ним ещё немного – ответил мне Андреас.
Взявшись за верёвку, я рухнул в пургу. Через полчаса был в палатке. Усталость помогала выключить мысли. Мысли о том, что пришлось оставить на Горе ещё живого человека. Обречённого, быть может. Но живого.
Володя с Еркеном сидели на единственном порванном каремате и топили воду. Напившись, я попросил их выйти наверх. Они одели кошки и вышли. Постояв около палатки, снова залезли внутрь. Сильная пурга, очень холодно – вердикт этой попытки. Через час спустился Андреас – он сказал, что попытался столкнуть Вальдека ещё на верёвку, но на полпути тот застрял и больше уже ни на что не реагировал. Сообщили об этом Грекову. Он решил, что в любом случае надо ещё раз выйти к телу. Сходил Володя. Вернулся, сообщив, что пластик с трупа он снять не смог. Так всё и закончилось. Теплящаяся в человеке жизнь потухла, оставив остывающее тело на склонах Повелителя духов.
Греков сказал мне, чтобы я организовал спуск Еркена и поляков на юг. Пересидев конец ночи и начало утра, мы выдвинулись вниз. Поляку, отдавшему свой пластиковый ботинок, мы намотали на ногу носки, привязали кошки и связали всю группу верёвкой. Теперь надо было найти в свежих сугробах и мгле путь домой. Путь домой занял 18 часов. В полночь с 24 на 25 августа группа была доставлена в лагерь «Южный Иныльчек». Уже в лагере, где специально для нас не выключался двигатель и горел маяком свет, к которому мы рвались последние четыре километра по изорванному леднику, было обнаружено, что у Еркена обморожения второй степени пальцев на ногах.
Эпилог
Когда-то давно, в прошлом веке, у альпинистов бытовало правило – если ты на высокой Горе и если время перевалило за 14 часов, а ты ещё не дошёл до вершины, то поворачивай вниз. Тех, кто терял ориентацию во времени, заворачивали назад спускающиеся с Горы люди. Те времена ушли. Теперь повернуть человека с горы считается неприличным.
Восходители, воспитанные в советской школе альпинизма, пытаются привить правильное отношение ко времени на Горе более молодым альпинистам. Здесь подразумевается не только сам факт поворота вниз в контрольное время, но и куча предварительной подготовки, включающей в себя изучение тактики восхождения на данную вершину, раскладки сил и, конечно же, общефизическую подготовку. Ведь именно этим пренебрегают многие современные клаймберы, несущие на алтарь Горы своё здоровье. Я видел толпы людей, пренебрегающих этой азбукой горовосхождений. Целые команды оказывались в темноте под вершиной Хан-Тенгри.
Всё больше и больше людей приезжают на большие горы, в буквальном смысле встав из-за стола в своём офисе, относясь к восхождению на семи– или восьмитысячные высоты как к простому отпуску на горнолыжном или ещё каком курорте. Без изнуряющих тренировок, без предварительных восхождений, без курсов начальной и средней подготовки альпиниста, в конце концов, системы, разработанной потом и кровью многих поколений. Просто оплатил инвойс туроператора и вперёд.
Я понимаю, что однозначного отношения к описываемым событиям быть не может. Хочется лишь одного – чтобы те, кто пойдёт на Гору, не увидели Солнца мёртвых.
- Автор:
- Андрей Пучинин
- Источник:
- <a href="http://www.veters.kz/" target="blank">Журнал "Ветер Странствий"</a>
