Публикации
Архив публикаций
На Хан-Тенгри по Мраморному ребру
3 Май 2009
Там, где один из самых длинных ледников мира – Южный Иныльчек, собрав гигантское оледенение в своей верхней части, почти на девяносто градусов поворачивает с юга на запад вдоль хребта Тенгри-Таг, стоит пик Хан-Тенгри. Здесь по леднику, чуть ниже подножия пика, летом проходит граница снега. Обычно в этом месте на каменных моренах стоят базовые лагеря альпинистских экспедиций: здесь еще есть вода, выше только снег и лёд.
На ледник Южный Иныльчек я впервые попала в составе экспедиции Казахского клуба альпинистов на пик Военных Топографов под руководством Ю. Н. Менжулина в 1965 году. Это была последняя в истории нашего альпинизма экспедиция с использованием лошадей. На поляну Мерцбахера, под язык ледника, тогда нас забросил вертолёт, выше садиться вертолётам было категорически запрещено, и грузы завозились вьючным караваном. Кони скользили на льду, падали, их надо было разгружать, выкладывать из камней тропу, обходить тещины, особенно тяжело было на крутых подъёмах и спусках на моренах, где под подвижным слоем камней оказывался лёд. Я пыталась запоминать названия вершин, вернее, горных массивов, мимо которых мы медленно продвигались по леднику и которые перечислял Алексей Вододохов. Каждый из них поражал воображение, будучи не менее внушительным и неприступным, чем предыдущий. Навсегда запомнился самый первый – это величественно возвышающийся над поляной Мерцбахера, привлекательный настолько, что появляется желание, всё бросив, немедленно карабкаться по его скалам к вершине, очень красивый пик Нансена.
Когда идёшь по леднику или находишься в базовом лагере, или делаешь восхождение в этом районе, глаза невольно ищут пик Хан-Тенгри, отмечают облако над ним или снежные флаги на его вершине и гребнях. Так и мы, проходя мимо вершины, наслаждались видом всех её граней, обсуждая возможные маршруты: едва видимый на фоне неба классический гребень с запада, короткий нехоженый юго-западный, самый красивый юго-юго-западный (или Мраморное ребро – визитная карточка Хан-Тенгри с юга), юго-восточный, весь в ледовых сбросах, по которому вроде бы пока не ходили, и восточное ребро, ведущее к пику Шатёр.
Выше пика Хан-Тенгри, за поворотом, в верховьях, ледник Южный Иныльчек представляет собой действительно белое безмолвие. Слева, если идти вверх, – мягкие заглаженные белые вершины хребта Кокшаал Тау, справа – совершенно отвесные стены гребня, белые, но обросшие не льдом, не снегом, а какой-то вечной изморозью, похожей на кружева. И все это в немыслимых масштабах. Ровная поверхность ледника, шириной не меньше километра, покрыта никогда не тающими снегами. Далеко впереди, как крошечная лестница, виден ледопад, ведущий к перевалу Высокий, на который мы все впоследствии взошли, а шестёрка основного состава начала восхождение на вершину пика Военных Топографов. Ледники, стекающие с пика Военных Топографов, дают начало Южному Иныльчеку. Так мы прошли тогда весь ледник с начала до конца. Когда мы как вспомогатели, ожидая основную группу, ходили в самом углу Кокшаал Тау на перемычку с другой стороны пика Военных Топографов, чтобы увидеть его северные склоны, а также долины Китая, Хан-Тенгри был обращён к нам своей южной стеной. Нависающие мраморные плиты на ней отчетливо складывались в бородатое с насупленными бровями лицо. Эту фотографию вершины я потом носила в кармане и показывала всем своим знакомым.
Мраморное ребро Хан-Тенгри, которое мы выбрали целью нашей экспедиции в 1969 году, было впервые пройдено в 1964-м командой москвичей под руководством Б. Романова.
Тогда этому восхождению присвоили шестую категорию трудности, и оно заняло первое место в первенстве Союза по классу высотных восхождений вместе с другим восхождением на Хан-Тенгри с севера под руководством К. Кузьмина. Шестая категория трудности, первоначально данная маршруту, была понятна: он картинно красив, с очень гладкими мраморными гранями, которые снизу кажутся слишком крутыми и поэтому непроходимыми. Но позже шестую категорию с него сняли: по трудности этот маршрут легче и безопаснее, например, обрывающейся с другой стороны Хан-Тенгри трехкилометровой северной стены, но от этого он не стал менее красивым и впечатляющим.
Тетрадь, в которой я пыталась вести дневник этого восхождения, не сохранилась. Да и делать обширные записи не пришлось: в день отсидки из-за непогоды тетрадь и карандаш забрали мои друзья по восхождению, чтобы «расписывать пульку». Возможно, это было несколько демонстративно – играть в карты на маршруте, но таков уж Борис Андреевич Студенин, да и играли они с неподдельным азартом.
Сейчас вспоминаются только некоторые эпизоды этого восхождения. В начале августа 1969 года уже во второй половине дня мы стали подниматься с ледника по тёплым жёлтым разрушенным скалам на один из отрогов южного гребня. Несколько молодых ребят – вспомогателей – проводили нас, помогли нести рюкзаки. На скалах, отдыхая и разглядывая панораму, мы выдавили себе в рот по тюбику ягодного желе – это из «сублимированных» продуктов, «для космонавтов». Перед самым выходом на гребень из-под моих ног выкатился небольшой острый камень и поранил Студенину руку.
«Скобы, у кого скобы», – закричал Студенин.
Стали искать скобы, нашли их, но из-за неосторожного движения они упали с рюкзака вниз. Как говорится, «дальше пошли так». На очередной остановке улетели вниз кошки, потом ещё что-то. Когда я слышу, что у кого-то проблемы, я всегда вспоминаю, как во время восхождений, от небрежности или неосторожности, одна за другой теряются тщательно отобранные вещи, вызывая дополнительные трудности, напряжение сил, а то и роковые последствия.
Пока мы после ночёвки осторожно продвигаемся по заснеженному ажурному гребню к выходу на Мраморный гребень Хан-Тенгри, а погода потихоньку портится, познакомлю вас со своими спутниками и ситуацией в целом. В тот год две группы альпинистов из Казахстана – «Спартака» и «Буревестника», были приглашены совершать восхождения, одни – в Альпах другие – на Кавказе. Оставшиеся альпинисты составили эту небольшую экспедицию на Хан-Тенгри. Четверо должны были идти по Мраморному ребру, а остальные, имеющие право, – по обычному маршруту на Хан-Тенгри, подстраховывая четвёрку. Не имеющие права восхождения молодые альпинисты должны были сходить на перемычку между Хан-Тенгри и пиком Чапаева. Руководитель «Спартака» Борис Студенин шел по Мраморному ребру, а руководитель «Буревестника» Эрик Ильинский, заболел и сначала остался в Майдаадыре, а затем уехал в Алма-Ату. После нашего выхода на маршрут внизу начались споры, неразбериха, и никто никуда больше не пошёл. Возможно, поэтому эта экспедиция считалась не очень удачной.
Трое из восходителей были известны сразу – Борис Студенин, Игорь Кондрашов и Юрий Голодов. О четвёртом шли разговоры, и, на моё счастье, взяли меня. Рекомендацию на восхождение Эрик написал мне еще в Майдаадыре. Итак, трое из «Буревестника» и один из «Спартака». Руководство восхождением определили Голодову, хотя несомненным и безусловным руководителем был Студенин, он на голову выше всех, в другом измерении, этот прирождённый лидер, воплощение силы, смелости и великодушия. После этого восхождения он вскинул на плечи рюкзак, попрощался с нами и ушёл на ледник Звездочка, чтобы взойти на пик Победы.
…А мы пока со страховкой кружим по своему гребешку и, наконец, оказываемся перед ледовой стеной, метров в двадцати пяти, перед выходом на Мраморный гребень. Обойти её невозможно, везде очень круто. В какой-то момент слева, с ледника Семёновского обрушивается ледовый сброс. Высота около шести тысяч. Рубиться на стену идёт Игорь Кондрашов. Это оказался ключевой участок. Игорь при прохождении ледовой стены использовал ледовые крючья, лестницы, сломав один ледоруб, попросил другой. Будь мы поопытнее, «упаковали» бы его получше, а здесь оказалось, что ему пришлось долго работать под осколками льда, вылетающими из-под его ледоруба. Лёд забивался под пуховку, Игорь промок и замёрз, и когда вылез наверх и мы встали на гребне на ночевку, он почувствовал, что заболевает.
На следующий день был туман, видимости никакой, ребята играли в карты, а я у них в ногах топила снег, делала чай и пыталась что-то готовить. Этот день мы просидели в палатке, хотя я иногда, выглядывая наружу и рассматривая скальное ребро, облепленное туманом, робко намекала об улучшении видимости. Здесь мне хочется сказать, что женщина, попавшая в альпинистскую экспедицию, должна придерживаться двух необходимых и разумных правил: быть незаметной, то есть не мешать, быть, как все; и быть полезной, то есть помогать и выполнять любую работу. Ведь всё, что нужно, она уже доказала тем, что её взяли в команду. Склока или разборка, выяснение отношений или высказывание претензий, затеянные женщиной в высотной экспедиции, всегда работают против всех других женщин, которые ценой своей молодости и судьбы борются за право попасть в экспедицию. Это вредит ее собственному альпинистскому будущему и выглядит противоестественно и неприятно. Что касается чисто женских команд, они, конечно, могут быть, но не для того, чтобы на грани риска делать такие же восхождения, как мужчины, а для того, чтобы делать некоторые восхождения, легко прерываемые в случае осложнения обстановки или в тесном взаимодействии с другими группами. Но для того чтобы почувствовать себя действительно настоящим альпинистом, равным другим, ощутить свою силу и возможности при встрече с достойным маршрутом или обстоятельствами, пережить восторг и душевный подъём от сделанной работы, надо попасть в команду мужчин и идти в ней так же, как все другие, или лучше – подстать лидеру.
На следующий день мы шли по серпам (Как нереально они смотрятся снизу!) в связках в основном одновременно, страховаться было абсолютно не за что, часто на особенно крутых участках один останавливался и наблюдал за другим. Слева более пологий гладкий мраморный склон, по краю которого мы шли, правый – отвесный, сам гребень градусов сорока пяти – пятидесяти, чистый, зализанный ветром и снегом в небольших заглаженных округлых выбоинах. Договорились, как всегда, для успокоения совести: если что, прыгать в разные стороны. Хотя катиться вниз будут по склонам оба, а прыгнувший вправо может просто выдернуть левого. Но это уже теория, мы же срываться не собирались и благополучно прошли оба серпа, восхищаясь маршрутом и изумляясь тому, где мы находимся. (Я же восхищаюсь и изумляюсь до сих пор). На небе в тот день было несколько ложных солнц, окружённых радужными паутинными облаками: погода снова портилась.
На следующий день была непогода, по пояс в снегу мы долго буксовали, выбиваясь из сил, в предвершинном кулуаре, но, наконец, кулуар стал положе, выровнялся, под ногами чувствовался твёрдый наст, и ничего не было видно. Я шла в связке со Студениным, он отстегнулся, приказал мне стоять на одном месте, чтобы в тумане не свалиться с вершины и исчез. Я послушно стояла с полчаса, потом начала кричать, наконец решила нарушить приказание и, отправившись, в полном неведении о сторонах света гулять по вершине в поисках остальных, наткнулась на раскинутую палатку. Игорь был уже в палатке, ему было нехорошо.
К вечеру разъяснилось, и мне посчастливилось увидеть огромное оранжевое закатывающееся солнце, пик Победы и всю панораму.
Утром было солнце, мороз, Студенин поднял Игоря и ушел с ним налегке, сказав, чтобы мы не задерживались. Юра несколько раз грел на примусе свои ботинки, мы все не хотели вылезать на мороз и прикидывали, как потащим всё снаряжение: четырёхспальный мешок, высотную палатку, кузню, примус и всё остальное. Наконец решились выйти, быстро уложились и начали спускаться. Обледенелая палатка, привязанная к рюкзаку, норовила столкнуть меня от стенки вправо, а туда просто страшно было смотреть. Сразу под ногами, между выступами камней, далеко внизу был виден Северный Иныльчек, теперь я понимаю, что под нами была северная (или северо-западная) стена, тогда же я с ужасом подумала: куда же мы идём? Ведь это Северный Иныльчек!
Много людей уже поднимались и спускались по этому классическому маршруту, и я прошу извинить меня за подробности в описании нашего спуска. Дальше был некрутой заснеженный кулуар, обрывающийся направо, как раз на трехкилометровую стену. Один ледоруб у нас был сломан, без штычка, и я прикинула, что если кто-то из нас с этим огромным рюкзаком покатится, то может не остановиться… Перед глазами у меня всё ещё стояла только что виденная пропасть. Я предложила Голодову пройти первым с нормальным ледорубом, потом по веревке на карабине спустить оба наших рюкзака, а потом принять меня. Это было не очень удачное предложение, тем более что я связала оба рюкзака. Теперь они были неподъемные и норовили утащить меня в кулуар вместе с собой. Пришлось привязать их концом веревки и просто спихнуть вниз. Об этом я проорала Голодову, который пытался страховать нас за углом. Тот, не будь дураком и опасаясь, что его страховка не удержит рюкзаков, тоже отцепился от веревки, в чем я убедилась сама, спокойно пройдя злополучный кулуар. Мы поахали и повеселились на этот счет, ведь была реальная опасность потерять страховочную веревку – проступок, чреватый большими последствиями, да и наказаниями в то время. Голодов предлагал рюкзаки тут же сбросить, но я была категорически против, и он ушел вниз, таща рюкзаки в руках, и пропал. Я стою на страховке и жду, потом пытаюсь докричаться, наконец веревку начали выбирать, я подошла и увидела, что он греется на солнышке, сидя на камне, привязавшись к огромному заржавленному ледовому крюку, вбитому в скалы. Дальше начинался крутой спуск.
– А где рюкзаки?
– Я их сбросил…
– Как! Ведь под нами Студенин с Гогой!
Мне представилось самое плохое, но делать было нечего. Мы не догадались их перебрать, вытащить фотоаппарат и драгоценный примус. Они были наспех связаны длинным репшнуром и произвели внизу большой переполох.
На перемычке между Хан-Тенгри и пиком Чапаева, где командой Казахского клуба альпинистов была вырыта удобная снежная пещера, находилась основная команда их альпинистов. Они сходили на пик Чапаева для акклиматизации, а заодно, вероятнее всего, подстраховывали нас. С перевала из-под пика Чапаева увидели они кошмарную картину: один падающий на стену объект с силой выдергивает второй, который с ужасным звуком шлепается впереди первого, потом всё повторяется, и эта мельница пролетела всю стену и упала в снег далеко внизу. Виктор Седельников рассказывал нам потом, что увидел белые лица онемевших ребят, а потом закричал: «Идиоты! Да это же рюкзаки!”
Мы же с Голодовым, спустились с небольшой стенки, используя этот музейный крюк, и побрели по гладкому припорошенному снегом скальному склону вниз. Иногда веревка распускалась на всю длину и натягивалась, заставляя меня идти быстрее. Мне это не нравилось, и я сказала ему, что отцеплюсь. Теперь стало совсем хорошо. Я грызла по дороге льдинки и потихоньку спускалась, пока Юра не сказал, что слышны голоса и надо связаться. Мы собрали веревку в кольца и приняли подобающий вид. Впереди были ребята Казклуба, которые начали кормить нас шоколадом, поить чаем, говорить комплименты и сообщили, что Студенин с Игорем благополучно спустились на перемычку.
Среди встречавших особенно запомнилось прекрасное, приветливое и заботливое лицо Юры Колокольникова, поздравлявшего нас. Их связка погибла здесь же через две недели. И действительно, идти в связках на этом маршруте очень опасно. Если покатишься, может, и сможешь остановиться, чудом зацепившись за камни, но если тебя сдёрнут, остановиться уже невозможно, а страховать – не за что. Не будешь же постоянно бить крючья на несложном и длинном маршруте.
Студенин выругал нас за рюкзаки, а особенно за австрийский примус, и мы с Голодовым отправились вниз с перемычки под стену, разыскивать их. Снегу очень много. Это правая ветвь ледника Семеновского, собирающего снег со всей перемычки и склонов пиков Хан-Тенгри и Чапаева. …А каким удивительным человеком был Василий Логинович Семеновский, альпинист, неоправданно забытый, репрессированный в 1937 году. Еще до революции, будучи политэмигрантом, работал он профессиональным гидом в Швейцарских и Австрийских Альпах, где им были пройдены труднейшие маршруты. В двадцатых годах прошлого века он активно участвовал в альпинистском освоении Кавказа, в том числе в создании горных дорог. В 1930 году он совершает первовосхождение на пик Талгар и другие вершины Заилийского Алатау, за год до этого готовит первый выпуск инструкторов горного туризма. Затем – восхождения на Памире. В 1930-м выпускает первый учебник по горовосхождению «Горный туризм», а в 1936-м –книгу «Альпинизм». Насколько масштабно мыслили такие люди! Их усилиями была создана и активно функционировала, с привлечением огромного числа людей, широчайшая альпинистская сеть со своими дорогами, зданиями, снаряжением, транспортом, начучами, начспасами, директорами, инструкторами и контрольно-спасательными службами: альпинистские лагеря союзного значения, альплагеря республиканского значения, школы инструкторов, альпинистские и горные клубы, школа горной подготовки, множество сборных команд спортивных клубов, как центральных, так и республиканских, постоянно соперничающих друг с другом, – «Спартак», «Буревестник», «Локомотив», «Труд», «Авангард», Вооруженные силы. Наконец великое множество низовых секций при учебных заведениях, производственных, проектных и других предприятиях. Я была знакома с работой нескольких низовых секций, но самое большое впечатление на меня производил алматинский техникум связи, в котором у тренера Дины Ермиловой было до трех сотен альпинистов, а занятия по альпинизму стояли в расписании.
Вот и мы с Юрой Голодовым плоды этой системы. Он пришел в секцию КазГУ к Сарыму Кудерину первокурсником, в 17 лет, я – в 21. Мы плаваем под вершиной Хан-Тенгри в глубоком снегу на леднике имени Семеновского, ищем разбросанные вещи. В снегу натыкаюсь на черную коленкоровую тетрадь. Видимо, с головой у меня было не всё в порядке, потому что по истрепанному виду этой тетради и странным чертежам внутри я в изумлении решила, что нашла бумаги давнишних экспедиций. Потом только сообразила, что это моя собственная тетрадь с расписанными «пульками». С большим облегчением вырулили мы с Юрой из этой опасной мульды на тропу, уложились и потащили свои многострадальные рюкзаки дальше.
На леднике развязались, и я тут же горько пожалела об этом. Это самый неприятный для меня момент. Студенин отстал, Голодов перепрыгнул через трещину, я шла последней, а Игорь был так слаб, что прыгнуть не решился и вдруг по напорошенному тонким слоем снежку начал сползать в трещину и стоял уже в ней по колени, беспомощно глядя на нас. Мы заметались: у кого и где веревка, но, слава богу, подошел Студенин и, приговаривая «Игорек, да ты что это, мой хороший, давай руку», взял Игоря за руку и помог вылезть. Потом повернулся ко мне и сказал: «Баба есть баба». Тысячи раз потом я мысленно подавала Игорю руку, сгорала от стыда за свой страх тоже угодить в трещину, ужасалась тому, что могло бы произойти по моей вине. И безмерно радовалась, что Студенин был с нами и этого не произошло.
В лагере Игоря позвали в палатку врача экспедиции Казклуба. Наконец он вышел. Из палаток закричали: «Ну что?». В ответ я услышала мрачное: «Гангрена…». У него был обморожен большой палец на руке. Ему выдали огромную кружку спирта и велели держать в ней палец. А по лагерю уже декламировали: «Страдал Гаврила от гангрены… ».
Продукты у нас кончились, вертолёта, который забросил нас на ледник, для нас не было, и мы собрались идти до Майдаадыра пешком. И вот Игорь с пальцем в кружке, молодые альпинисты в основном из «Буревестника», остатки «Спартака», пожелав удачи Студенину, потянулись вниз.
Мы спешили вниз по леднику, наперебой фантазировали, что может получить Игорь по страховке за свой палец, перепрыгивали через многочисленные бегущие по льду, сверкающие на солнце прозрачные ручьи, обходили устрашающие трещины и моренные озёра, рассматривали огромные камни, как грибы, стоящие на ледяных ногах, удивлялись масштабам вершин и ледника со всеми его боковыми притоками, отмеченными полосами каменных морен. А чего стоит спуск с ледника к поляне Мерцбахера, дающий ясное представление о толще льда под камнями! Вновь поразилась я пику Нансена, обрадовалась траве, обошла памятные надписи на скалах. Выбитые на камнях имена погибших альпинистов на поляне, надписи на грузинском языке, выбитые в память о них гроздья винограда, все вызывает в памяти имена погибших друзей и, конечно, нашего обожаемого солнечного тренера Сарыма Кудерина. Уже тогда мы начали мечтать о мемориале в память о друзьях.
Из-за отсутствия продуктов это был тяжёлый, двухдневный переход. Спирт, конечно, ребята вскоре выпили, кочан капусты с кулак величиной я делила на восемь человек ещё на морене. Иныльчек разлился, рукава змеились по всей долине, течение было сильное, вода рыжая. Мы все боялись, что прорвет озеро Мерцбахера, пока мы, как микроскопические песчинки, болтаемся в пойме реки. Последний день мечтали только о пограничниках, но они сидели по своим секретам и преспокойно пропустили нас. Так мы дошли до самой заставы, никого не встретив. Переправлялись недалеко от заставы, во время переправы кого-то хлипкого снесло, и Карим Ибрагимов героически выловил его из воды.
Перед экспедицией в ожидании вертолета на ровном, как стол, почти лишённом растительности поле около заставы обычно играли в футбол, а по утрам там мы собирали крупные белые грибы. Невероятно, откуда они брались и как успевали вырасти за ночь. Здесь с почти заведенным мотором нас ждала грузовая машина и очень сердитый Эрик Ильинский. Мы алчно смотрели на огромную дыню в кузове, а он отчитывал нас за разгильдяйство, невыполненные планы и паническую телеграмму, на всякий случай посланную в Алма-Ату Юрием Николаевичем Менжулиным, руководителем экспедиции Казклуба. «Встречайте больных обмороженных». Во всяком случае свою роль эта телеграмма сыграла – нас действительно встретили. Мы ели дыню, были счастливы, и хотя ехали назад, но всё равно навстречу большим переменам.
Только через пятнадцать лет, благодаря Студенину, снова попала я в высотную экспедицию на Памир уже с сыном. На Иныльчеке же больше не была никогда.
Сборник “Там над облаками” – рассказы казахстанских альпинистов о восхождениях. ALPINA XXI, Алматы, 2004 год.
Составители: Марьяшев А., Колокольников А.
Тамара Постникова
Ветер странствий
- Автор:
- Тамара Постникова
- Источник:
- "Ветер странствий", www.veters.kz
