Публикации
Архив публикаций
Настоящий ледник
16 Апрель 2009
Субарик шел ровно и легко, а я почти не обращал внимания на джипы, что с ревом обгоняли меня, клокоча моторами на подъемах. Остался позади Чимбулак, дорога стала положе, и воздух заполонило то ощущение чистоты, которая свойственна лишь горам, лишь разрежению высоты, лежащей за гранью двух тысяч метров над уровнем моря. Именно эта прозрачность делает краски ярче, а небо глубже. Именно этот напряженный жизненный труд, борьба за само право существования раскрашивает бесподобной новизной каждый миг творения вечности.
В горах нет места для вялости и вязкой дремоты. Неторопливая леность свойственна пустыне, где воздух сгущен маревом миражей, эфедрином саксауловых ароматов, окалиной желтых песков, тяжестью мельчайшей песчаной пыли.
Но в пять звонит Вова, там наверху, перед Воротами Туюк-Су устроили соревнования связок. И мы вроде лезем, он обо всем договорился.
Под трассами стояли тренера во главе с Ильинским. Шеф посмотрел на меня весьма неодобрительно, спросил, что я делал две недели, пока они тут на сборах ходили настоящие горы. Что делал?! Бегал, что же еще? Мотал круги по стадиону со страшной силой. Ходил на п. Амангельды, Чимбулачку, лазал по Азиатской с поляком Анджеем.
Разве это ему объяснишь? Он смотрит на мой выпирающий мамон, не как на божье наказание, а видит в нем лишь прямое подтверждение лени. Сказал, что нам с Вовой, очень нужно прямо сегодня прогуляться до Мынжилков. Но я то хотел попробовать на скалу, да и в связках…
Ближе к вечеру выяснилось, что для спорта сегодня очевидная непруха. А все Юра Горбунов, подходим к его вагончику все в сборах и в снаряжении, в заботах о подгонке кошек, праведных думах на тему обвязок, ботинок и рюкзаков. А Юра – “Вы пиво будете? Вон, целый ящик”. И главная тема вечера назрела в единый момент.
У меня была припасена голова семги для хорошей ухи. Готовить люблю, особенно в доброй компании, особенно, когда неожиданно для всех и вкусно, и в виде долгожданной закуски.
Подгреб Самойлов Сергей, пошли задушевнные разговоры про скалолазное детство. Он пил только вино, позже гурманствовал иностранное виски под уху, а нам с Вовой под хвост угодила шлея вполне русская. Старых друзей все хотели накормить и приласкать, а так как угощали ухой мы, пить приходилось в рамках уважения к хозяевам, т.е. часто и много.
В одиннадцать вечера я убежал на тот берег в свою одинокую берлогу в недрах субару. Засыпал, не помню как, а проснулся от того что задыхался в отсутствии кислорода. Плотно подогнанные стекла и высота дали потрясающий результат – ощущения рыбы на льду, оказывается, могут быть хуже, чем у коровы в том же месте и в том же состоянии.
Перед рассветом очень болела голова, знобило и колбасило. На улице было явно меньше нуля, и пить хотелось, а выходить на свет божий не очень, но пришлось. Где-то в пять утра приплелся Вова, и мы потопали в вагончик пить чай. Народ еще дрых без задних лап, бурчал на нас сонно. Чай спас от жажды и головных болей, но досыпать я все же убежал, кто из нас враг собственному телу?
Вышли в восемь, а окончательно проснулись в девять. Уже за скальными воротами Туюк-Су появилось солнце, и встретилась машина Шефа. Солнце было ярким в отсутствии туч, а Шеф настолько любезен, что сказал, что мы идем слишком медленно и вышли исключительно поздно. Я попытался возразить, мол, мы дойдем далеко, но он ответил, что в этом районе ходить далеко просто некуда. Конечно некуда, когда Шеф рассекает везде на японском джипе.
А мы перли пешкодралом не останавливаясь нигде, медленно, но неуклонно. Присяжный всегда отличался завидным здоровьем и терпением к долгим нагрузкам. Он словно машина для поглощения бесконечного подъема вверх, двигает ходулями монотонно и невозмутимо. Вова чалит нога за ногу, и высота его не берет, а меня уже рвет легкими. И я плетусь в хвосте его локомотива, но терплю и не отстаю. Наверное, так и покорял он свои восьмитысячники спокойно, но неотвратимо, не уступая собственным слабостям ни пяди горячности сердца.
За три часа дошли до верхнего озера. Вернее до той лужи, что было озером в прошлом году, но не стало нынче. Как-то не случилось, и за мореной раскинулось одно огромное поле нежити, наносов бурого песка, громадных крупно – каменистых осыпей, тишины и отсутствия всякой жизни, зелени. Только бабочки, непонятно куда спешащие вверх, трепетные, глупые. Там, там только снег и лед, там смерть, и непонятно зачем мы туда так стремимся.
А потом началось настоящее месиво. Тропить дело неблагодарное, и было уже за полдень, и все раскисло в умат. Что там под нами, что там в этой снежной глубине, и какова ее мера, думать не хотелось совершенно. Ледник – это трещины, запорошенные снежно-фирновыми мостами.
Настоящий ледник, он и есть настоящий. Солнце жарило так, что в пол часа я понял – сгораю. Причем допекало снизу, то бишь отражающиеся лучи находили те закоулки на моем почти прикрытом теле, которые обычно под солнышко не попадают. Очки простые и куцые даже для горнолыжников не спасали. Все тот же вездесущий свет попадал в мои глаза объемно, почти отовсюду. Закрываешь глаза и впечатление, что ты внутри шара, равномерно заполненного солнечным сиянием, без одного источника, а что-то наподобие разреженной вольтовой дуги.
Снизу снега по колено, и проваливались мы до…, правильно по самые уши. Он был мокрый и отрезвляюще холодный, а сверху пекло и пекло… Рядом стояли ледяные стены, напоенные вековым холодом и опасностью ледопада. Там никто, никогда не был в этих гротах из сумрака льда, в этой грозной мощи, отрицающей силы тяготения до времени, до той неуловимой грани мига, когда все наполнится ревом ледопада, рыком зверя, которого слышишь лишь один раз.
Над нами возвышался пик Туюк-Су, а справа еще более недоступный пик Погребецкого, погребенный холодной белизной в самую вечность, запредельный и непонятный обыкновенной человеческой душе, но манящий, зовущий какую-то ее часть, желанный, словно бездна под ногами канатоходца.
Я думаю, мы уже не можем не вернуться сюда. Думаю, мы проглочены им, со всей неподобающей, похотливой силой притяжения человека к небу. Мы тянемся к горам неумолимо, силой чего-то большего, чем наш разум. Той вожделенной, обычно скрытой частью людской сути, от которой сосет и покалывает болью сердце в преддверии прихода истиной страсти. Той, необъяснимой другим страсти, для которой не существует преград инстинкта самосохранения.
А пока, немного побарахтавшись в снежно-водной каше, мы с цинизмом и смешками, свойственным лишь сорокалетним мужикам, повернули назад, уверенные в своих силах, уверенные в том наслаждении обладания красотой, которую мы получим все одно, но позже, в отведенное для этого судьбой время.
Драгунов Петр Петрович (petr@mining-consult.kz)
- Автор:
- Драгунов Петр
- Источник:
- www.turizm.lib.ru
